Константин Райкин виртуозно изображает музыканта-неудачника, для которого весь мир замкнулся на контрабасе.
Более неудобного материала для спектакля, чеммонолог героя Патрика Зюскинда, сложно себе представить. Рефлексия главного героя доведена здесь до того абсурдного предела, на котором в принципе невозможно существовать актеру. Но только не Райкину. Два часа на сцене он демонстрирует виртуозную технику имени себя, в которой невероятным образом сочетается эстрадная манера и психологический театр.
Виртуозное соло главы «Сатирикона» держит зал в течение двух часов, — за это время его герой (скромный контрабасист из Госоркестра) успевает рассердиться, выплакаться, полюбить и отчаяться. Райкин с какой-то садисткой страстью, в мельчайших деталях демонстрирует публике, до каких бездн отчаяния и нелюбви к себе можно дойти. Не решиться на поступок ни разу в жизни, понимать это и все равно бездействовать. Единственный способ существования для героя — выговаривать свою боль случайным зрителям. Делиться с ними комплексами и страхами, признаваться в любви невидимой женщине, ненавидеть инструмент, которому посвятил жизнь, как соперника, проклинать и его, и себя.
Этот отчаянный вопль об одиночестве (кто еще может проговаривать душу посторонним и относиться к контрабасу как к любимому человеку?) легко проецируется на каждого сидящего в зале, зритель, притихнув, слушает музыканта, мечтающего о любви, но слышит при этом себя. Герой нелеп с этим своим пивным брюшком и растянутой кофтой. Смешон в любви к замкнутым пространствам, гарантированным будущим и грезами о недоступной априори женщине-певице. При этом он близок и понятен.
Райкин играет в эту «понятность» увлеченно, с видимым, чуть нарочитым надрывом. Для того, чтобы поразить зрителя, ему не нужны декорации и любые другие сценические ухищрения (сценография «Контрабаса» крайне скупа — на темной сцене — ящики из-под пива и , собственно, инструмент). Он, мастер сценического гротеска, пребывает в каком-то профессиональном экстазе, демонстрируя, как может меняться его герой. От грусти к радостным воплям, от слез к угрозам, от любви к ненависти. Гуттаперчевая актерская сущность Райкина заставляет если не забыть о его даре эстрадного комика, во всяком случае разглядеть за ним «бездну трагического таланта».
Монолог героя обрушивается на публику, она захлебывается в нем, выходя из зала потрясенная. А ведь кроме актерской харизмы, на нее воздействует и музыка. Аудиоряд спектакля говорит сам за себя: Верди, Вагнер, Сен-Санс, Диттерсдорф и Шуберт. Они как досягаемая высота , манят героя, дразня миражами чистой любви и правды на земле. Вкупе с его (героя) ничтожной бытностью создают идеально нервный фон для спектакля. Конфликт с серой действительностью непреодолим ни на сцене, ни в жизни. Потому в финале герою остается только взять с собой музыку (контрабас) и медленно, но верно начать двигаться к выходу. Не из дома, из жизни.
Наталья Витвицкая 
Оставьте комментарий